В целом, это была вполне обычная осень, хотя шизофреническое, редкое буйство красок листвы осин и берёз немного не вязалось с концепцией всеобщего умирания природы. Даже если бы она, природа, вдруг захотела начать противоречить самой себе назло всем обитателям леса, она могла бы избрать более шаблонные приёмы, как то: наслать сверхъестественные бедствия, раскидать шаровых молний на поляне ночью, или, на худой конец, привести на всеобщее обозрение зверя неизвестного науке вида. Но ничего подобного не происходило; напротив, несходство с привычным порядком вещей, выражавшимся, как правило, в пожелтении, затем побурении и затем неизбежном опадании листьев, было очень тонким. Заметным лишь для тех, кто хотел замечать. А может, его и вовсе не было.

Для Волка, впрочем, несоответствие было вполне ощутимым. Он упорно не желал признаваться себе, что раздражительность из-за мелочей, таких, как яркость листвы и тягучее чувство пустоты в районе солнечного сплетения по вечерам – последствия обеспокоенности своим уже немалым возрастом и физических недомоганий, накапливавшихся за последние годы, которыми Волк планомерно и с лаконическим хладнокровием пренебрегал. Медведь говорил недавно, что в двух днях неспешной ходьбы обнаружили родник, вода из которого излечивает многие болезни (по крайней мере, так говорят лоси), но Волк так и не смог побороть свой скепсис по отношению ко всему чудодейственному, не подтверждённому прямым его, Волка, опытом. Поэтому и желания тащиться куда-то, по неопределённому адресу, чтобы найти фигу в масле, у него не возникало. Он коротал время под своим любимым навалом старых стволов, куда кроме него, похоже, никто не совался (кроме кроликов, в его отсутствие, которые совали свой нос везде и всюду). Добывать пропитание становилось всё тяжелее. Но за последний месяц в голове обрисовался нехитрый план разжиться едой. Попугайская красно-жёлто-зелёная листва по необъяснимой причине путала и сбивала мысли; непонятная тревога не давала сосредоточиться на деталях плана. Крона старой осины из-за своей причудливой формы ассоциировалась у него с профилем какого-то жуткого чудовища, желающего пожрать его, Волка. «Напоминает покойную волчиху. Только более сюрреалистично и жутко.» План был прост и решителен: зайти в гости к Козе, пока той не будет дома (что такое козлиные рога, Волк помнил ещё по своей безрассудной юности), и получить готовую трапезу в виде семерых её бестолковых отпрысков. Единственное затруднение представляла толстая дверь на засовах, устройство которой Коза, конечно же, позаимствовала у двуногих. Правда, предыдущие покушения на этот обед заканчивались неудачей, т. к. не по годам смышлёные животные всё-таки чуяли неладное, несмотря на обманную маскировку Волка (также подсмотренную им у людей), и не отпирали дверь. Но Волк не верил в козлиный интеллект, зато верил в свой собственный.

Поднялся ветер. «Ветер на закате – вот ещё одна несуразица. Закатам положено быть тихими! Определённо, что-то в этом мире не так. Чёрт, сейчас всё-таки нужно любой ценой сосредоточиться на деле и не отвлекаться». Но осиновый монстр стоял перед глазами и упрямо не желал отпускать Волка. В итоге неусыпное чувство голода перебороло рассеянность, и он в очередной раз поплёлся к дому Козы, на сей раз другим путём. «Глупо, конечно. Суеверия. Как будто разные тропинки меня от чего-то спасут». Воображаемое чудовище не отставало. Прогулка по закатному лесу, отравленная присутствием навязчивого монстра, казалось, что-то стремительно меняла глубоко внутри него. Он вдруг стал ясно осознавать, что сам является такой же пищей для кого-то, – если посмотреть на всё это с высоты птичьего полёта, – как и козлята должны были сейчас стать для него. Пищей для Не-Пойми-Кого-Из-Кроны-Осины.

Дело прошло на удивление легко. Ибо вдобавок к несработавшему приёму маскировки сипящим и скулящим голосом «под козу» он добавил пару новых.

Через неделю умиротворённую жизнь Волка прервали многочисленные людские крики вокруг его лежбища. Прятаться не имело смысла; в кровь хлынул адреналин. На мгновение по привыкшим к полумраку глазам резанули цвета осеннего светофора. Осиновый монстр ожил, широко разинул пасть и бросился на Волка. Раздался выстрел.

Сидя на тахте в своей комнате, она слушала мою органную музыку времён раннего барокко. Она очень хотела обладать мной как мужчиной, но у меня не было тела.

Я прикоснулся рукой к её правому плечу. Она насторожилась, повела плечом и обернулась, но, никого не обнаружив, снова расслабилась. Встала, вышла из комнаты и пошла по тёмному коридору к зеркалу. Я следовал за ней как тень, дыша в затылок эфиром. Она подошла к напольному зеркалу, поправила русые волосы и посмотрела на отражение в полумраке. Для своих четырнадцати лет Алиса была очень высокой.

Она никогда не видела, как я выглядел, и мне вдруг неудержимо захотелось показаться ей, но так, чтобы не слишком напугать. Я проник в пространство по другую сторону зеркала и предстал перед ней в полный рост, – именно в том облике, которым обладал во времена написания мной её любимой музыки. Увидев меня в зеркале, Алиса взвизгнула и отпрянула от него. Я исчез сию же секунду. Она поняла, кого только что увидела, и, немного помедлив, жадно и страстно прильнула губами к тому месту на стекле, в котором видела мою голову. Её глаза умоляли, чтобы я показался вновь, но я этого не сделал. Она побежала обратно в комнату, рухнула на тахту лицом вниз и зарыдала. Недолго думая, я воспользовался звучанием своей музыки и через звук вошел в её тело. Её сковало судорогой, и она потеряла сознание. А когда очнулась, – осознала, что произошло, и не знала, куда девать себя от счастья. Я мысленно попросил разрешения обладать её правой рукой, и она позволила мне это.

Я снял с неё одежду и ласкал маленький язычок Алисы до тех пор, пока она, сжимая одеяло левой ладонью и издавая сдавленные крики, не достигла пика своего экстаза.

***

Теперь мы вместе уже более месяца. Ночью я сказочным принцем проникаю в её сны, а днём мы с ней видим и слышим одними и теми же глазами и ушами. Мы переговариваемся мысленно и делимся не столько впечатлениями, сколько отношением к ним, ибо впечатления у нас одни.

***

Прошёл ещё месяц. Я научил её выделять из эфирного тела эктоплазму, и однажды ночью мы общими усилиями материализовали меня до состояния физически осязаемой плотности. Впервые я познал её плоть собственной плотью. Впервые я ощущал атласность её кожи собственным языком и упругость губ Алисы на собственном фаллосе.

***

Во мне открылась веками дремлющая способность полностью материализоваться самостоятельно, и я больше не нуждаюсь в её эктоплазме. С этих пор я не исчезаю, моя плотность постоянна.

***

Вчера мы совершили магический ритуал воззвания к Лилит. Она явилась перед нами, чёрная в столбе синего пламени, и в течение часа самозачала, выносила и родила меня семилетним мальчиком в полноценном человеческом теле. В течение следующего часа я вырос до восемнадцатилетнего возраста, после чего Лилит исчезла, а мой дальнейший рост принял обычный земной темп. Я долго ощупывал себя, привыкая к моей новой форме и одновременно восхищаясь ей. Неужели я действительно снова воплощён! Теперь нашу связь можно в полной мере назвать половой. Тем не менее, Алиса уже беременна три месяца, – от меня, ещё не окончательно воплощённого, неизвестно кем или чем, и мы с тревогой ждём результата.

***

Сегодня мы с Алисой были единственными свидетелями её кошмарных родов на четвёртом месяце беременности. Из вагины 14-летней девочки вырвалась наружу видимая глазам орава болотно-зелёных хтонических существ, получеловеческой, полурептилиеобразной формы, каждое из которых размером колебалось от величины ежа до взрослой гориллы. Вся эта компания с рёвом разбежалась сквозь стены комнаты в разные стороны и неизвестных направлениях. Я не знаю, какие сюрпризы принесли собой в мир эти жуткие твари.

***

Прошло ещё три месяца. Алиса снова беременна, мы вместе ждём нормального человеческого ребенка и надеемся, что воля провидения в этот раз будет к нам более благосклонна.